Конечно, в своих мучительных размышлениях Анатолий ни на секунду не забывал, что переписать руководящие андроидом программы в принципе возможно — мощностей и быстродействия современного процессора хватит, чтобы какой-либо злоумышленник смог превратить бытовую машину в примитивного насильника-отморозка, но для этого нужно долго и кропотливо работать над конкретным образчиком, полностью уничтожить его систему и вписать на ее место новую программную архитектуру.
От мысли, что нечто подобное могли сотворить тонкие серебрящиеся нити, опутывающие и пронзающие блоки биологической памяти андроидов, Толмачеву становилось жутко.
Он не был морально готов к встрече с неизведанным и слишком хорошо ощущал степень своего ужаса.
Дверь кабинета фон Брауна тихо затворилась за его спиной, негромко клацнув старомодным механическим замком.
Вопреки опасениям Диброва, вахта прошла вполне обычно.
Шесть раз он сменялся с Хью, уходя отдыхать в свою каюту с внутренним ожиданием, что странный сон повторится или его психическое расстройство даст знать о себе каким-то иным образом, но нет, шли дни, а с ним ничего не происходило.
И все же видение не прошло бесследно.
В период службы на кораблях военно-космического флота Андрей сталкивался со многими видами психических расстройств и отчетливо понимал, что космос — не место для шуток, тут нельзя махнуть рукой на какое-то незначительное отклонение в привычном укладе мыслей, рассудив, что все пройдет само собой.
И все же рассуждать уставным образом, опираясь на голые инструкции, когда речь идет о тебе самом, — занятие сомнительное и неблагодарное. Разум машинально начинает искать лазейки, оправдания и в конце концов находит их.
Они с Майкрофтом больше не разговаривали о самочувствии или сновидениях — после того неудачного полушутливого диалога при смене вахты оба старательно избегали подобных тем.
Рабочие будни пролетели достаточно быстро. Андрей нашел в себе силы успокоиться и ложился в гибернационную ячейку почти без страха — чуть шевелился в душе червячок сомнения: а вдруг все повторится? — но Дибров задавил его, подкорректировав систему жизнеобеспечения так, чтобы сон был более глубоким, чем обычно.
Колпак камеры медленно опустился, отсекая все шумы космического корабля, лишь тело ощущало легкие вибрации, ритмично пробегающие по переборкам в такт включению двигателей, — «Янус» уже начал маневр предварительного торможения.
Он уснул, сам не заметив момента перехода из реальности в грезы.
Это походило на вспышку света.
Создавалось ощущение, что он пропустил несколько дней показа в длинном сериале, повествующем о чужой жизни.
Интерьер был тот же: озаренная ослепительным сиянием лавовая пустыня, фрагмент рукотворного оазиса, притаившегося под сенью наклонной скалы, но чувства, мысли…
Чужое сознание опять вторглось в разум Диброва, совершив это с болезненной бесцеремонностью, будто его морально насиловал некто, обладающий чудовищной волей…
Он понял, что вторгающееся сознание возбуждено сверх всякой меры: существо по имени Кайл испытывало страх и отвращение.
…Кайл впервые видел Измененного так близко.
Тот факт, что он сам с недавнего времени мог считаться одним из них, никак не повлиял на его восприятие. Он по-прежнему ненавидел этих существ, хотя и не знал толком — почему? Он чувствовал, что от произошедших с ним несчастий это чувство стало лишь глубже и острее.
Затаившись в укрытии, он в напряжении смотрел, как хозяин оазиса — старик по имени Гоум — стоит, спокойно скрестив на груди руки, в ожидании, пока запыленные путники подойдут ближе.
Их было трое. Сзади, навьюченный поклажей, тащился изуродованный Серв обычного паукообразного вида, самого распространенного на Новом Селене. У механизма не хватало двух лап, и он комично прихрамывал, оставляя в пыли следы-полосы.
Кайл уже понял, что Измененных удобнее всего различать по степени их уродства. Этот критерий был, наверное, несправедлив, но нагляден.
Трое путников выглядели столь необычно, что Кайл, еще не свыкшийся с подобными картинами, ощутил дрожь: на них не было обычных для людей защитных костюмов, а тела прикрывал лишь минимум одежды.
Не отрываясь, он смотрел на приближающихся, все отчетливее осознавая, что они ничем не защищались от суровой реальности Нового Селена. Эти существа плевали на нее, не замечая ни изнуряющего зноя, разлившегося над желто-коричневым каменным морем, ни низкого содержания кислорода в разреженном, удушливом воздухе. Кожа всех троих была обезображена глубоко въевшимися серебрящимися пятнами металлической проказы, руки одного оказались сплошь покрыты рубцами, в которые металл въелся особенно сильно, на лице второго отсутствовал глаз, и вместо него в глазнице под тонко выщипанной бровью гнездилось нечто отвратительное, похожее на глубоко впившегося клеща, который постоянно шевелил своими лапками.
Третий Измененный поначалу внушил Кайлу особенное отвращение. У него серебристая проказа поразила половину лица, пробороздив его тонкими, ртутно поблескивающими прожилками, протянувшимися по правой щеке и исчезающими за ухом в пыльной, беспорядочно спутанной шевелюре, перехваченной узкой лентой, из-под которой выбивались скатавшиеся сосульками рыжие пряди.
Очевидно, эти въевшиеся в кожу серебристые нити доставляли Измененному неудобства — он постоянно подергивал пораженной щекой, время от времени поднимая руку и поглаживая изуродованную плоть кончиками пальцев.